Владислав стаф: «мы знаем солженицына, шаламова, гинзбург, но воспоминаний о гулаге очень немного»

Содержание

Точка в степи

Карагандинский исправительно-трудовой лагерь ГУЛАГа НКВД был создан в декабре 1931 года — на базе совхоза ОГПУ «Гигант». «Одной из главных целей организации Карлага было создание продовольственной базы для бурно развивающейся промышленности Центрального Казахстана, прежде всего для Карагандинского угольного бассейна», — пишет в книге «Карлаг: по обе стороны «колючки»» журналист Екатерина Кузнецова.

Жителей аулов и поселков с будущей территории Карлага выселили принудительно, а на их место пошли этапы со спецпереселенцами, преимущественно — раскулаченными крестьянами. Они строили бараки, производственные здания и возводили сельскохозяйственные постройки. Территория лагеря была первоначально разделена на семь участков с административным центром в поселке Долинка и лагерным отделением на территории каждого участка. К началу 1950-х годов таких лаготделений было более 200.

Датой создания Акмолинского лагеря жен изменников родины считается 3 декабря 1937 года — тогда был издан приказ НКВД СССР № 00758 об образовании спецотделения Карлага на базе 26-го поселка трудпоселений. Аббревиатура АЛЖИР (также встречается написание А.Л.Ж.И.Р.) никогда не фигурировала в официальных документах, так лагерь называли только сами его обитательницы. В документах встречается 26-й поселок, Акмолинское спецотделение Карагандинского ИТЛ, а с 1939 года — 17-е Акмолинское отделение Карлага или ИТЛ «Р-17».

Хотя официально АЛЖИР не считался отдельным лагерем, фактически он им был: спецотделение являлось самостоятельной хозяйственной единицей, имело собственный расчетный счет, а приказания руководство получало напрямую из Москвы. Только в 1939 году Акмолинское отделение официально влилось в состав Карагандинского ИТЛ под номером 17.

Первые этапы в АЛЖИР пришли в январе 1938 года — в сорокоградусные морозы поезда из Москвы, Оренбурга, Иркутска, Ростова, Калуги и Орши останавливались фактически в голой степи. В лагере было шесть бараков из саманных кирпичей (высушенная глина с соломой) вместимостью по 250-300 человек (двух-трехъярусные нары и спальные места на полу для тех, кто не поместился) и несколько домиков для бойцов ВОХР и руководства. На уровне верхних нар в бараках имелось окно без стекла, его затыкали ветошью. У выхода — отгороженное помещение с длинным умывальником. На стирку и мытье выдавалось по ведру воды в неделю — несмотря на близость озера Жаланаш, которое находилось прямо на территории зоны.

«Темнеет. Нас под конвоем вводят в зону, отгороженную колючей проволокой. По бокам и вдали видны вышки для охраны и слышен вой собак, охранявших зону», — описывала свои первые впечатления от 26-й точки, как еще называли АЛЖИР заключенные, Мария Анцис, вдова секретаря Краснолуганского обкома компартии. «Зажмурившись, шли мы по 4 человека в ряд, сопровождаемые усиленным конвоем, державшим винтовки наготове…. Замыкали шествие большое количество охраны с собаками. Никто из нас не оглядывался назад (об этом предупредила охрана)», — вспоминала она же.

«В дверях конвой с винтовкой. Вокруг колючая проволока. Вдалеке справа маячили саманные мазанки, а вокруг — белая степь, бескрайняя, замороженная, ветряная. Попросившись в уборную, мы втроем вышли из барака. Сколоченная из горбылей уборная стояла в углу нашего колючего загона», — писала Галина Степанова-Ключникова.

Содержащиеся в Акмолинском спецотделении женщины по документам проходили как «особо опасные», поэтому условия их содержания были строгими: зона была обнесена тремя рядами колючей проволоки, не менее двух раз в сутки проводились поименные поверки. Все жены «изменников родины» были законвоированы — то есть в свободное от работы время должны были находиться на огороженной колючей проволокой территории, в закрытых помещениях под охраной. Запрещалось читать и вести записи. Но самым страшным, по воспоминаниям узниц АЛЖИРа, была не вооруженная охрана и лай собак — режим строгой изоляции не разрешал не только свиданий, но и посылок и писем с воли.

Для грудных младенцев на территории Акмолинского лаготделения имелись ясли, куда матерей приводили под конвоем на кормление, а тех, кому исполнялось три года, отправляли в Осакаровский детский дом в Караганде. (О жизни детей «изменников родины» в лагерях и детдомах «Медиазона» подробно писала).

Согласно архивным документам Карлага, в 1938 году в Акмолинском отделении содержалось 4 200 женщин — членов семей изменников родины. Еще 3 000 человек с аналогичными приговорами разместили в соседнем Спасском отделении на территории того же Карлага. Помимо Казахстана, спецотделения для ЧСИР были открыты в Темлаге (в Мордовии) и в Сиблаге (в Томске).

Какова иерархическая лестница Вселенной?

Происхождение

Наиболее вероятно, что сай произошли от парных ручных вил для переноски сена, которые рюкюсские крестьяне могли носить при себе. Однако существует мнение, что трезубец-сай существовал независимо и являлся именно оружием, а не сельхозинструментом.

Акмолинский лагерь жен изменников Родины. “Тюрьма для мам”

Акмолинский лагерь, созданный в Казахстане как отделение Карагандинского лагеря на основе приказа “по репрессированию жен и детей изменников Родины”.

Аббревиатура АЛЖИР (А.Л.Ж.И.Р.) в официальных документах не фигурировала, так как это название дали лагерю сами его обитательницы.

Женщины, содержащиеся в Акмолинском спецотделении, проходили как “особо опасные”, потому условия их содержания были крайне строгими.

В свободное от работы время узницы находились в закрытых помещениях, огороженных колючей проволокой. Им были запрещены не только свидания с родственниками, но даже письма с воли.

Грудные дети заключенных содержались в особых яслях, куда матерей под конвоем приводили для кормления. Когда дети достигали трехлетнего возраста, их отправляли в Караганду в Осакаровский детдом.

На территории лагеря располагалось озеро, поросшее камышом, который использовался для отопления ледяных бараков.

“По всей степи раздался лязг лопат об лед, который сковал камыш В первые минуты отчаяние охватило нас. Но каждая из нас, чувствуя присутствие локтя товарища, постепенно отгоняла от себя страх, и податливый камыш превращался в тяжелые большие снопы”, — вспоминала узница Мария Анцис.

Согласно приказу, узницам должны были выдавать теплые вещи, вазелин для рук и лица, а при морозе ниже 30 градусов выпускать лишь на экстренные работы.

Однако этот приказ никто не собирался выполнять. Во время проверки 1938 года только официально было выявлено 89 случаев обморожения.

Социальное происхождение женщин, отбывающих заключение в лагере, было довольно разнообразным. Встречались как простые рабочие, так и дамы “с биографией”: сестра расстрелянного маршала Тухачевского Елизавета, Рахиль Плисецкая — мать будущей балерины Майи Плисецкой, Наталья Сац и многие-многие другие.

В 1939 году вышел приказ о “переводе на общелагерный режим”. Фактически это означало, что изолированные от внешнего мира женщины наконец смогли получать посылки, письма и даже свидания.

Из воспоминаний Галины Степановой-Ключниковой:

“Прошел год строгого режима — без писем, без посылок, без каких-либо известий о воле. И вдруг весь лагерь взволновало необычное событие. Одна из «алжирок» получила письмо. На конверте детским почерком было написано «Город Акмолинск. Тюрьма для мам». Восьмилетняя девочка писала, что после ареста папы и мамы ее тоже арестовали и посадили в детский дом. Она спрашивала, когда вернется мама и когда возьмет ее к себе. Жаловалась, что в детдоме ей плохо, она очень скучает и часто плачет”.

Акмолинский лагерь просуществовал до 1953 года.

В 2007 году на его месте был открыт мемориальный комплекс, посвященный памяти женщин, переживших политические репрессии.

ДОПРОС

“В центре кабинета на стуле сидит худенькая и уже немолодая женщина. Только она пытается прикоснуться к спинке стула, тут же получает удар и громкий окрик. Однако нельзя наклониться не только назад, но и вперёд. Так она сидит несколько суток, день и ночь без сна. Следователи НКВД меняются, а она сидит, потеряв счёт времени. Заставляют подписать протокол, в котором заявлено, что она состоит в правотроцкистской, японско-германской диверсионной контрреволюционной организации. Надя (так зовут женщину) не подписывает. Молодые следователи, развлекаясь, делают из бумаги рупоры и с двух сторон кричат ей, прижав рупоры к её ушам: “Давай показания, давай показания!” и мат, мат, мат. Они повредили Надежде барабанную перепонку, она оглохла на одно ухо. Протокол остаётся неподписанным. Чем ещё подействовать на женщину? Ах да, она же мать. “Не дашь показания, арестуем детей”. Эта угроза сломила её, протокол подписан. Истязателям этого мало. “Называй, кого успела завербовать в контрреволюционную организацию”. Но предать друзей!.. Нет, она не могла… Больше от неё не получили никаких показаний…” (К.М.Шалыгин: Верность столбовским традициям.)

Скот

“Старосте Кемского лагеря Чистякову женщины не только готовили обед и чистили ботинки, но даже мыли его. Для этого обычно отбирали наиболее молодых и привлекательных женщин… Вообще, все они на Соловках были поделены на три категории: “рублёвая”, “полурублёвая” и “пятнадцатикопеечная” (“пятиалтынная”). Если кто-либо из лагерной администрации просил молодую симпатичную каторжанку из вновь прибывших, он говорил охраннику: “Приведи мне “рублёвую”…

Каждый чекист на Соловках имел одновременно от трёх до пяти наложниц. Торопов, которого в 1924 году назначили помощником Кемского коменданта по хозяйственной части, учредил в лагере настоящий гарем, постоянно пополняемый по его вкусу и распоряжению. Из числа узниц ежедневно отбирали по 25 женщин для обслуживания красноармейцев 95-й дивизии, охранявшей Соловки. Говорили, что солдаты были настолько ленивы, что арестанткам приходилось даже застилать их постели…

Женщина, отказавшаяся быть наложницей, автоматически лишалась “улучшенного” пайка. И очень скоро умирала от дистрофии или туберкулёза. На Соловецком острове такие случаи были особенно часты. Хлеба на всю зиму не хватало. Пока не начиналась навигация и не были привезены новые запасы продовольствия, и без того скудные пайки урезались почти вдвое…” (Ширяев Борис. Неугасимая лампада.)

Когда насилие наталкивалось на сопротивление, облечённые властью мстили своим жертвам не только голодом.

“Однажды на Соловки была прислана очень привлекательная девушка – полька лет семнадцати

Которая имела несчастье привлечь внимание Торопова. Но у неё хватило мужества отказаться от его домогательства

В отместку Торопов приказал привести её в комендатуру и, выдвинув ложную версию в “укрывательстве контрреволюционных документов”, раздел донага и в присутствии всей лагерной охраны тщательно ощупал тело в тех местах, где, как он говорил, лучше всего можно было спрятать документы…

В один из февральских дней в женский барак вошли несколько пьяных охранников во главе с чекистом Поповым. Он бесцеремонно скинул одеяло с заключённой, некогда принадлежавшей к высшим кругам общества, выволок её из постели, и женщину изнасиловали по очереди каждый из вошедших…” (Мальсагов Созерко. Адские острова: Сов. тюрьма на дальнем Севере.)

Гулаг. Судьба женщин “врагов-народа” (Данциг Балдаев “ГУЛаг в рисунках”)

Ксения Чухарева

Ирина Шаталова

Марианна Яровская: «Когда в первый раз мы ее снимали, она случайно оказалась на крестном ходе. Когда мы вернулись в Каменск-Уральский, она к тому времени уже полностью ослепла. И мы не включили это второе интервью в фильм, не хотели, чтобы наши героини выглядели беспомощно или вызывали жалость. Хотелось их снять сильными. Поэтому мы не включили в фильм интервью, когда она была совершенно слепая, растерянная. Она вскоре после этого умерла. Мы включили эпизод, когда она в праздничном платочке на церемонии. Она говорит и уходит».

Ксения Чухарева: «Нас привезли 19 мая сюда и свалили целый эшелон. Крестьянством занимались, день и ночь работали, с темна до темна. Маленькая я была, на пятнадцатом году… У нас все отобрали, из дома вывезли, сюда привезли, здесь все лес был. Где жить-то? Вот зима подходит, давай землянки строить. Стенки из тынка, пол земляной, а закрывали дерном. В землянке четыре семьи было, и по две семьи. Дров нет, воды нет. Чтобы воды набрать, надо снег топить. А снег растапливать посуды нет. Так растает — что-то поедим. А ребят наших — вот Господь, видно, их хранил: они не ревели, ничего. Давали 400 грамм ребенку, а мне вот 300 грамм давали. А сварить нечего было. День не едят, два не едят, Господь, видно, их держал, крепил. Они не ревели, только меня караулили, эти ребята. Одному семь лет, другому пять было».

От Соловков до Колымы

13 октября 1923 года СНК СССР принял постановление об организации Соловецкого лагеря
принудительных работ особого
назначения (СЛОН). Организация и управление лагерем, основу которого составили два
пересыльно-распределительных пункта в Архангельске и Кеми, возлагались на ОГПУ.
Так новая советская карательная система начала расползаться по всей стране. Хотя, по правде
говоря, на данном этапе называть это системой было бы преждевременно. Даже СЛОН — это еще
не система, это
испытательный полигон ОГПУ, где оттачивались самые абсурдные и оттого жуткие практики подавления
и унижения
человеческого достоинства.

«У нас здесь власть не советская, а соловецкая», —
поговаривали руководители СЛОНа. Примечательно, что ни
самонадеянность, ни вера в безнаказанность не спасли

ни одного из них. Первый руководитель лагеря Александр Ногтев был осужден на 15 лет,
второй, Федор Эйхманс, расстрелян в
процессе партийной чистки 1937–1938 годов.

А скажем, криминальный авторитет Нафталий Френкель, отбывавший наказание

на Соловках, напротив, пришел к успеху. Как-то раз он опустил в лагерный ящик

для жалоб список своих предложений по экономической реорганизации СЛОНа, один

из начальников отправил их Генриху Ягоде, впоследствии возглавившему НКВД, после чего,
по слухам, зэка возили в Москву
на личную встречу со Сталиным и Кагановичем.

И в начале 1930-х бывший уголовник Френкель де-факто возглавил одну из самых
суровых лагерных строек — строительство
Беломорско-Балтийского канала.

К 1929 году концлагерь в Соловецком монастыре разросся до целой сети северных лагерей. Хаос
беспорядочного террора
первых лет советской власти переродился

в развитую, организованную репрессивную систему. В политической жизни страны настало время больших
решений, сам товарищ
Сталин назвал 1929-й годом «великого перелома». В тот год
была резко ускорена коллективизация, утвержден план первой
пятилетки, отменена семидневная рабочая неделя, снова появились продуктовые карточки.В апреле
1929-го в СНК поступила записка от наркомата юстиции, наркомата внутренних дел
и ОГПУ о необходимости «перехода
от существующих мест заключения

к концлагерям по типу лагерей ОГПУ». С этого момента опыт Соловков начали внедрять
на новых местах. Курс на расширение
лагерной географии был немедленно подкреплен постановлением СНК «Об использовании труда
уголовно-заключенных»,
призывающим организовывать новые лагеря «в целях колонизации этих районов и эксплуатации
их природных богатств путем
применения труда лишенных свободы».

Уже в июне 1929 года в дополнение к Управлению Соловецкого лагеря особого назначения
появляется УСЕВЛОН с центром в
Усть-Сысольске, вскоре переименованном в Сыктывкар. В июле — УВЛОН с центром
в Красновишерске (Уральская область, ныне
Пермский край). Осенью — ДАЛЬУЛОН с центром в Хабаровске, СИБУЛОН с центром
в Новосибирске, УСАЗЛОН с центром в Ташкенте и КАЗУЛОН с центром в Алма-Ате.
За год общее количество заключенных в этих
первых семи лагерях достигло 168 163 человек.
В 1930 году, чтобы справиться с новыми задачами и территориями, ОГПУ
реорганизовало свой спецотдел, занимающийся
лагерями, и вскоре документально закрепило новую инстанцию — Главное управление лагерей. ГУЛАГ.

«Нас везут в Казахстан», — писали кровью заключенные

После вынесения приговора женщины продолжали находиться в тюрьме — до отправки в лагерь. Обычно это занимало до шести месяцев. Исключение делали изредка для беременных и кормящих матерей. Так, Янина Германович, жена расстрелянного белорусского писателя Тодара Кляшторного, свой приговор — 8 лет — услышала в товарном вагоне, куда ее с 3-месячной дочерью забросили чекисты.

Покрывало, в котором осужденная Янина Германович везла маленькую дочку Фото: Айтжан Мурзанов

Белоруски прибывали в АЛЖИР этапами из Минска и Орши. Даже после вынесения приговора осужденным не говорили, куда их этапируют. Несколько недель женщины ехали в поездах в полном неведении. На промежуточных станциях в вагоны подсаживали все новых и новых заключенных.

— В вагон заходят работники НКВД, их много, но выделяется один: «Итак, вы осуждены как члены семей изменников Родины. Народу будет легче дышать без вас. Дети ваши отказались от вас, а мужья ваши расстреляны», — вспоминала Мариам Анцис. Но были среди конвоиров и те, кто помогал, рискуя: — Куда же нас везут? На одной из остановок конвоир Ваня шепотом говорит, что принес книжку — «Наша Родина». Ничего не понимаем, собрались вокруг, пересматриваем каждую страницу, на карте Казахстана красным карандашом был выделен Акмолинск.

В таких вагонах женщин доставляли в лагерь

Но как сообщить родственникам? Заключенным раз в день выдавали паек. Часто это была несъедобная селедка, завернутая в бумагу. Женщины рвали ее на клочки, костями от рыбы резали себе пальцы, и кровью писали фамилии, адреса родственников и фразу «Нас везут в Казахстан». Потом сворачивали записки и бросали в уборную — внутри вагонов в полу была дырка. Эти записки находили жители городов, где проходил состав. Неравнодушные люди отправляли письма по указанным адресам. Так родственники некоторых осужденных узнали, куда увезли их родных.

— Когда маму вместе с другими заключенными везли в лагерь, она смогла выбросить записку, на которой написала адрес сестер и просила отправить его по адресу. Нашлась добрая душа, письмо дошло, и родные узнали о судьбе их сестры, — вспоминала Инна Бронштейн, ее отца — литературного критика расстреляли в Минске, а мать Марию Минкину отправили в АЛЖИР.

Имя каждой невинно осужденной женщины нанесено на мраморные плиты у музейно-мемориального комплекса

В АЛЖИРе в разные годы содержались Елена Кучинская-Старостенко (жена ректора БГУ Алексея Кучинского), Лидия Сташевская (жена писателя Василя Сташевского), Елена Рыдзевская (теща писателя Петруся Бровки), Анна Лютько (жена председателя Жлобинского райисполкома), Анастасия Лебединская (жена дьякона в Азеранской церкви), Мария Залесская (жена заместителя наркомзема БССР Александра Залесского) и другие — всего 134 человека.

Акмолинский лагерь жен изменников родины просуществовал до 1950 года. Репрессии не останавливались ни на время войны, ни после. За это время через АЛЖИР прошло свыше 18 тысяч женщин, более восьми тысяч отбыли срок «от звонка до звонка». На территории лагеря родилось полторы тысячи детей, изъятых впоследствии у матерей.

На входе в музей стоят памятные плиты от государств, чьи соотечественницы были незаконно арестованы и отправлены в АЛЖИР. Есть и плита от Беларуси. Фото: Игорь Бургандинов

Именно разлука с детьми была самым большим испытанием для узниц. Детей принудительно забирали в детские дома, где они жили с клеймом «врага народа», где их унижали и воспитатели, и другие дети. Репрессии не заканчивались после освобождения. У женщин в паспорте стояла отметка, что им запрещено въезжать в большие города, в том числе и в Минск. Разыскать своих детей было непросто — их следы часто терялись в архивах детдомов. О том, как в сталинских лагерях выживали дети, — в нашем следующем материале.

«Схожу с ума…»

Возможно, тоска и отчаяние, которые в течение этого года на Баме все больше ощущает Иван Чистяков, многократно усиливаются тем, что любая другая жизнь представляется ему теперь миражом, и весь мир уже кажется сплошным Бамлагом.

Постепенно чувство одиночества и обреченности, страха так сильно овладевает автором дневника, что возможная смерть становится уже почти реальностью. У него все чаще возникают мысли о самоубийстве. Самоубийство, после страшных катаклизмов революции и гражданской войны, ставшее чуть ли не модой тех лет, — этот выбор порою кажется многим современникам Чистякова едва ли не самым простым. И Чистяков, сообщая о чьем-то самоубийстве в лагере, пишет об этом, как о возможном выходе и для себя.

И чем дальше, тем мысль о самоубийстве становится для Чистякова все более реальной и простой, почти обыденной:

Когда Чистяков пишет о самоубийстве, он намеренно снижает пафос и трагизм этого решения — недаром он несколько раз использует для этого жаргонное слово, ставшее употребительным в гражданскую войну — «шлепнуться».

И все же, хотя местами дневник его кажется почти дневником самоубийцы, он не кончает собой. В этом мире, который для Чистякова сузился до пространства лагеря, у него все же есть точки опоры, которые его удерживают. Это — природа Дальнего Востока, тайга, сопки, которые он описывает; пейзажи, которые он рисует — это то, что противостоит для него ужасу бамлаговской жизни.

Но главное, что удерживает его, что дает ему силы и возможность выжить на БАМе, — это дневник. Вести его опасно: в нем нарисована такая страшная картина, он полон такого отчаяния, и такими описаниями происходящего в Бамлаге, что едва ли не каждая строчка может служить доказательством антисоветских настроений Чистякова и стать поводом для посадки. Иногда он прямо говорит об этом:

Но не делать своих записей он не может: «в дневнике моя жизнь».

Иван Чистяков — маленький человек, и он много раз это говорит, но осознание этого приводит его к тому, что на страницах дневника он (пусть только этих на страницах) начинает не только роптать, но и бунтовать против заглатывающей его системы. Он приходит почти к кафкианскому пониманию своего бессилия перед бесчеловечной государственной машиной, стирающей грань между свободой и несвободой. И даже до трагического сарказма, когда пишет об исторической необходимости лагерей:

Конечно, это только дневник, но Чистяков — бамовский охранник, который, пусть и, не желая этого, но все же стал винтиком огромной репрессивной машины, — в дневнике отстаивает свое право хотя бы на эти записи.

В 1935 году, когда Чистякова отправляют на БАМ, Сталин произносит знаменитую фразу: «Жить стало лучше, товарищи, жить стало веселей». И в своем дневнике этот маленький человек, как ни поразительно, сам того не осознавая, прямо возражает всесильному вождю. Пусть только шепотом, пусть тайно, Чистяков произносит такую страшную и такую важную для России фразу:

«В системе государства человек ничтожество как человек».

По одной статье

Фотограф Юрий Бродский в исследовании «Соловки. Двадцать лет Особого Назначения» назвал лагерь на Соловках экспериментальным полигоном. Именно здесь сформировалась специфика обращения с заключёнными, методы ведения допросов и психологического давления, а заодно и пыток, и способов скрывать следы своих преступлений.

Мужчин отправляли на лесозаготовки, дорожно-строительные работы, кирпичные и механические заводы. Женщинам преимущественно находили применение в сельскохозяйственном секторе, а наиболее привлекательных арестанток надзиратели определяли в собственные «гаремы».

Возвращение Юности

Наиболее быстрый результат можно было получить, использовав автомобиль уже выпускающийся и освоенный в производстве. По заданию главного конструктора завода В. Г. Мазепы один из автобусов семейства ЗИЛ-3207 «Юность» переделали в пикап. C автобуса срезали крышу, убрали всё кроме двух сидений впереди и заварили боковую служебную дверь. За дверью в ступеньке разместили бензобак, а горловину вывели напрямую под панель бывшей двери и аккуратно приделали крышку. Сверху крепились железные дуги, на которые был натянут тёмно-синий тент. Вся эта работа была начата и закончена в 1992 году, заняв всего несколько месяцев. Новинка грузоподъёмностью 2 т получила индекс ЗИЛ-3207Г (известен и под индексом ЗИЛ-3302). Быстрый результат за короткое время выглядел красиво и интересно, однако постановка его на поток порождала неисчислимое количество проблем.

Созданный под мелкосерийное производство в ручном режиме, этот автобус не имел штампов под штамповку кузовных панелей. Конструктивно машина была безрамной, а кузов состоял из большого количества усилителей, косынок, вставок и др. элементов, от которых пришлось бы отказаться в пользу небольшого количества цельных элементов для штамповки. А это в свою очередь потребовало бы переделки в чертежах всего автобуса. Работа не на один год. Кроме того, габаритная длина и ширина грузового отсека 4,0х1,7 метра были невелики, плюс в кузове выпирали колёсные ниши, и погрузка могла осуществляться только сзади через узкую (700 мм) дверцу.

Ещё один минус – большой 8-цилиндровый 6-литровый карбюраторный двигатель ЗИЛ-130, который был дёшев и надёжен, но в то же время прожорлив и тяжёл для небольшого коммерческого автомобиля. Проблемой «Юности» была её оригинальная независимая передняя подвеска, ведущая свою родословную ещё от ЗИС-110 1945 года выпуска и требующая конкретно на этой машине переборки каждые 20 000 км. В городских условиях и на дорогах с хорошим асфальтовым покрытием она давала превосходные результаты по плавности хода, но грузовик – не представительский автобус, его загонят и в грязь, и на камни, и в лес. И загрузят наверняка выше нормы, что является жизненной практикой. В итоге ЗИЛ-3207Г так и остался единичным экземпляром, долго ещё колесившим по заводским цехам в качестве внутризаводского развозного транспорта.

Лечение заключенных ГУЛАГа

Никто не считал необходимым проявлять заботу о здоровье заключенных. Разумеется, при каждом лагере была оборудована санитарная часть с квалифицированными врачами и санитарами, но медиков не заботило будущее осужденных. Плохое самочувствие предстояло доказывать не только простывшим или имеющим небольшие проблемы со здоровьем узникам, но и тяжелобольным. Нетрудоспособная часть заключенных оказывалась в самой страшной части лагеря – бараках, отведенных для умирающих.

Узники «лагеря смерти» старались самостоятельно себя лечить, чтобы хоть немного облегчить свои муки от тяжелых заболеваний. Например, при расстройстве желудка готовили, так называемый «синий йод» — в воде растворяли крахмал и добавляли пару капель йода. Березовую кору сжигали до состояния золы, чтобы бороться с изжогой.

С помощью чеснока можно было облегчить зубную боль. Но его не прикладывали к больному участку, а перетирали в кашицу и клали на руку. Сок чеснока вызывал сильное жжение, которое отвлекало от зубной боли. Был известен заключенным ГУЛАГа и чифирь – крепко заваренный черный чай, используемый в качестве обеззараживающего и ранозаживляющего средства.

Одним из самых распространенных заболеваний среди узников «лагеря смерти» была пеллагра – разновидность авитаминоза, проявляющаяся из-за достаточно скудного рациона. Эффективный метод борьбы с недугом удалось изобрести известному отечественному вирусологу Льву Зильберу, также отбывавшем наказание в стенах лагеря. Власти СССР пришли к заключению, что он намеренно медленно разрабатывает средство от энцефалита. Препарат от пеллагры Зильберу удалось создать из дрожжей дикорастущего мха.

Все разделы Расписания Болезней

Инфекционные и паразитарные болезни

Новообразования

Болезни крови, кроветворных органов и отдельные нарушения, вовлекающие иммунный механизм

Болезни эндокринной системы, расстройства питания и нарушения обмена веществ

Психические расстройства

Болезни нервной системы

Болезни глаза и его вспомогательных органов

Болезни уха и сосцевидного отростка

Болезни системы кровообращения

Болезни органов дыхания

Болезни органов пищеварения

Болезни кожи и подкожной клетчатки

Болезни костно-мышечной системы, соединительной ткани, системные васкулиты

Болезни мочеполовой системы

Беременность, роды и послеродовой период

Последствия травм, отравлений и других воздействий внешних факторов

РАССТРЕЛЫ

Осуждённым на лагерные работы за серьёзную провинность или выпады против Советской власти мог быть вынесен новый приговор (без суда и следствия). В том числе и “высшая мера социальной защиты”.

“Убивают в одиночку каждый день. Это делают в подвале под колокольней. Из револьвера… Вы спускаетесь по ступеням в темноту и… А расстрелы партиями проводят по ночам на Онуфриевом кладбище. Дорога туда идёт мимо нашего барака, это бывший странноприимный дом

Мы назвали эту дорогу улицей Растрелли… Расскажите об этом там, это очень важно. Важно, чтобы там – там! – знало об этом как можно больше людей, иначе они не остановятся…”

А это уже откровения противоположной стороны – одного из чекистов ГУЛАГа, работавшего в женских лагерях:

“У той, которую ведёшь расстреливать, руки обязательно должны быть связаны сзади проволокой. Велишь ей следовать вперёд, а сам с наганом в руке за ней. Когда нужно, командуешь “вправо”, “влево”, пока не подведёшь к месту, где заготовлены опилки или песок. Там ей дуло к затылку и трррах! И одновременно даёшь крепкий пинок в задницу. Это чтобы кровь не обрызгала гимнастёрку и чтобы жене не приходилось опять и опять её стирать”.

Кого брали в наложницы?

Если девушки реально занимались на воле проституцией, то они и в лагере вели себя так же. Могли, к примеру, абсолютно голыми ходить, вызывая бурю эмоций у сотрудников «СЛОНА». Также играли в карты, а если проигрывали, шли с мужчиной в комнату, чтобы расплатиться натурой.

Только вот доступное часто не бывает интересным. Надзирателей больше волновали женщины, которые на воле не были проститутками. Именно их начальство желало развратить, разрушить их моральные устои. Поэтому таких девушек надзиратели старались выбирать себе в наложницы, принуждая к сексуальным утехам.

Если же девушка оказывала сопротивление, ее били, мучили, доводили до смерти.

Источники говорят, что женщин, которые только прибыли в лагерь, сразу отправляли в баню. Правда, не для того, чтобы привести себя в порядок. Их заставляли выходить в коридор в обнаженном виде, чтобы сотрудники могли разглядеть и рассортировать. Сортировка происходила по таким группам — первоклассная, средняя, низкопробная.

В ходе данной процедуры надзиратель мог забрать любую из женщин, что пришлась по душе, и заставлять ее делать все, что он пожелает. Несчастных беспощадно насиловали почти каждый день.